Неточные совпадения
Из всей семейки мужниной
Один Савелий,
дедушка,
Родитель свекра-батюшки,
Жалел меня…
РассказыватьПро деда, молодцы?
Рассказывать о
дедушке не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой комнате жил очень милый человек, но никто не любил его, и дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история не понравилась матери, она сказала...
Я — к
дедушке: «Иди, заговаривай кварташку, а я сыновей ждать за ворота», и
рассказала ему, какое зло вышло.
И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в
дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти забил. Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе
рассказывала это…
Рассказывал он вплоть до вечера, и, когда ушел, ласково простясь со мной, я знал, что
дедушка не злой и не страшен. Мне до слез трудно было вспоминать, что это он так жестоко избил меня, но и забыть об этом я не мог.
Несколько вечеров подряд она
рассказывала историю отца, такую же интересную, как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома; однажды
дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
—
Расскажи сначала,
дедушка, что у тебя с сыном выпало, — заговорил Карачунский, стараясь смягчить давешний неуместный хохот. — Чем он тебя обидел?
Я поспешил
рассказать с малейшими подробностями мое пребывание у
дедушки, и кожаные кресла с медными шишечками также не были забыты; отец и даже мать не могли не улыбаться, слушая мое горячее и обстоятельное описание кресел.
Едва мы успели его обойти и осмотреть, едва успели переговорить с сестрицей, которая с помощью няньки
рассказала мне, что
дедушка долго продержал ее, очень ласкал и, наконец, послал гулять в сад, — как прибежал Евсеич и позвал нас обедать; в это время, то есть часу в двенадцатом, мы обыкновенно завтракали, а обедали часу в третьем; но Евсеич сказал, что
дедушка всегда обедает в полдень и что он сидит уже за столом.
В несколько дней я как будто переродился; стал жив, даже резов; к
дедушке стал бегать беспрестанно,
рассказывать ему всякую всячину и сейчас попотчевал его чтением «Детского чтения», и все это
дедушка принимал благосклонно; угрюмый старик также как будто стал добрым и ласковым стариком.
Дедушку с бабушкой мне также хотелось видеть, потому что я хотя и видел их, но помнить не мог: в первый мой приезд в Багрово мне было восемь месяцев; но мать
рассказывала, что
дедушка был нам очень рад и что он давно зовет нас к себе и даже сердится, что мы в четыре года ни разу у него не побывали.
Как только я совсем оправился и начал было расспрашивать и
рассказывать, моя мать торопливо встала и ушла к
дедушке, с которым она еще не успела поздороваться: испуганная моей дурнотой, она не заходила в его комнату.
Потом она стала сама мне
рассказывать про себя: как ее отец и мать жили в бедности, в нужде, и оба померли; как ее взял было к себе в Багрово покойный мой и ее родной
дедушка Степан Михайлович, как приехала Прасковья Ивановна и увезла ее к себе в Чурасово и как живет она у ней вместо приемыша уже шестнадцать лет.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец
рассказывал матери, что покойный
дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
Мамаша мне сперва не поверила, а потом так обрадовалась, что весь вечер меня расспрашивала, целовала и плакала, и когда я уж ей все
рассказала, то она мне вперед приказала: чтоб я никогда не боялась
дедушку и что, стало быть,
дедушка любит меня, коль нарочно приходил ко мне.
Меня же учила молиться за
дедушку, и сама молилась и много мне еще
рассказывала, как она прежде жила с
дедушкой и как
дедушка ее очень любил, больше всех.
Дедушка купил Новый завет и географию и стал меня учить; а иногда
рассказывал, какие на свете есть земли, и какие люди живут, и какие моря, и что было прежде, и как Христос нас всех простил.
—
Расскажи мне, Ваня, еще раз, — сказала она, — как
дедушка умер. Все
расскажи и ничего не пропускай.
Тогда я пришла к мамаше и
рассказала ей все про
дедушку, и как я сначала его боялась и пряталась от него.
Расскажи тут же и про
дедушку.
А я все думала: что ж мамаша так любит
дедушку, а он ее не любит, и когда пришла к
дедушке, то нарочно стала ему
рассказывать, как мамаша его любит.
Я и сказала: к
дедушке, просить денег, и она обрадовалась, потому что я уже
рассказала мамаше все, как он прогнал меня от себя, и сказала ей, что не хочу больше ходить к
дедушке, хоть она и плакала и уговаривала меня идти.
— О мамаше… о Бубновой… о
дедушке. Он сидел часа два. Нелли как будто не хотелось
рассказывать, об чем они говорили. Я не расспрашивал, надеясь узнать все от Маслобоева. Мне показалось только, что Маслобоев нарочно заходил без меня, чтоб застать Нелли одну. «Для чего ему это?» — подумал я.
Она умерла две недели спустя. В эти две недели своей агонии она уже ни разу не могла совершенно прийти в себя и избавиться от своих странных фантазий. Рассудок ее как будто помутился. Она твердо была уверена, до самой смерти своей, что
дедушка зовет ее к себе и сердится на нее, что она не приходит, стучит на нее палкою и велит ей идти просить у добрых людей на хлеб и на табак. Часто она начинала плакать во сне и, просыпаясь,
рассказывала, что видела мамашу.
Когда же я
рассказала, то мамаша опять очень обрадовалась и тотчас же хотела идти к
дедушке, на другой же день; но на другой день стала думать и бояться и все боялась, целых три дня; так и не ходила.
Когда я пришла домой, я отдала деньги и все
рассказала мамаше, и мамаше сделалось хуже, а сама я всю ночь была больна и на другой день тоже вся в жару была, но я только об одном думала, потому что сердилась на
дедушку, и когда мамаша заснула, пошла на улицу, к дедушкиной квартире, и, не доходя, стала на мосту.
А дома мамаша так уж и ждет меня: она лежит, а я ей
рассказываю все, все, так и ночь придет, а я все говорю, и она все слушает про
дедушку: что он делал сегодня и что мне
рассказывал, какие истории, и что на урок мне задал.
Как я пришла домой, все мамаше и
рассказала. А мамаше все становилось хуже и хуже. К гробовщику ходил один студент; он лечил мамашу и велел ей лекарства принимать. А я ходила к
дедушке часто; мамаша так приказывала.
—
Расскажите,
дедушка, — попросили в один голос сестры.
— Мы, бабушка, целый день всё об наследствах говорим. Он все
рассказывает, как прежде, еще до
дедушки было… даже Горюшкино, бабушка, помнит. Вот, говорит, кабы у тетеньки Варвары Михайловны детей не было — нам бы Горюшкино-то принадлежало! И дети-то, говорит, бог знает от кого — ну, да не нам других судить! У ближнего сучок в глазу видим, а у себя и бревна не замечаем… так-то, брат!
Я обещал
рассказать особо об Михайле Максимовиче Куролесове и его женитьбе на двоюродной сестре моего
дедушки Прасковье Ивановне Багровой. Начало этого события происходило в 1760-х годах, прежде того времени, о котором я
рассказывал в первом отрывке из «Семейной хроники», а конец — гораздо позже. Исполняю мое обещание.
Староста уже видел барина, знал, что он в веселом духе, и
рассказал о том кое-кому из крестьян; некоторые, имевшие до
дедушки надобности или просьбы, выходящие из числа обыкновенных, воспользовались благоприятным случаем, и все были удовлетворены:
дедушка дал хлеба крестьянину, который не заплатил еще старого долга, хотя и мог это сделать; другому позволил женить сына, не дожидаясь зимнего времени, и не на той девке, которую назначил сам; позволил виноватой солдатке, которую приказал было выгнать из деревни, жить попрежнему у отца, и проч.
Об этом я
расскажу после, теперь же возвратимся к доброму дню моего
дедушки.
Не утаивая ничего, с рыданиями, бабушка Татьяна
рассказала Фене про свой страшный грех с
дедушкой Поликарпом Семенычем, а также и про Зотушку, который приходится Фене родным дядей.
Мальчики, перебивая друг дружку,
рассказали повесть первых своих неудач на мореходном поприще; оба просили
дедушку перевезти их на ту сторону.
Вслед за этим событием начал прихварывать
дедушка Еремей. Он всё реже выходил собирать тряпки, оставался дома и скучно бродил по двору или лежал в своей тёмной конуре. Приближалась весна, и в те дни, когда на небе ласково сияло тёплое солнце, — старик сидел где-нибудь на припёке, озабоченно высчитывая что-то на пальцах и беззвучно шевеля губами. Сказки детям он стал
рассказывать реже и хуже. Заговорит и вдруг закашляется. В груди у него что-то хрипело, точно просилось на волю.
— Скушно стало!.. Кабы жив был
дедушка Ерёма — сказки бы
рассказывал нам; ничего нет лучше сказок!
Филипп Агафонович
рассказывал, что был при
дедушке парикмахером и сам носил косу, отчего волосы его сохранили способность ложиться за гребнем безразлично во всех направлениях; в подтверждение этого он доставал роговой гребень из кармана и говоря: «Извольте видеть», — гладко зачесывал свои седые волосы назад.
Дедушка Илья
рассказывал мне, как этого можно достигать «самым легким манером».
Ирина. Ах,
дедушка, надо его знать, чтоб понять все это очарование, а на словах не
расскажешь.
Все они, не переставая, богохульствовали, и даже полумертвый
Дедушка любил
рассказывать очень длинный и запутанный анекдот, где Авраам и три странника у дуба Мамврийского играли в карты и совершали разные неприличные вещи.
Другая же половина такта — жалость. Не знаю почему, но, вопреки их страшности, священники мне всегда казались немножко — дети. Так же, как и
дедушки. Как детям (или
дедушке)
рассказывать — гадости? Или страшности?
— Лейла-Фатьма, джаным, — робко выступая вперед, ласково произнесла Гуль-Гуль на лезгинском, который я успела выучить в разговорах с
дедушкой Магометом. — Лейла-Фатьма, вот гость желает узнать от тебя будущее… Не
расскажешь ли ты ему?
Да, да, конечно, иначе и быть не могло. Я все равно не пережила бы того позора, который ожидал меня завтра… А там, на Кавказе, радость жизни под родным небом, под кровом
дедушки Магомета! Здесь мне некого было жалеть, кроме Люды. Но с ней я надеялась объясниться после. Она поймет, наконец, что я не могла поступить иначе. Я ей все
расскажу там… после… на Кавказе и вымолю прощение… А теперь туда… скорее… к Андро, на свободу!
У
дедушки Викентия Михайловича, папиного дяди, — я об нем уже
рассказывал, — было два сына.
— Это,
дедушка, история подробная до чрезвычайности, — начал Матвей Саввич, — и если тебе
рассказать всё, как было, то и ночи не хватит.
— Ты так хорошо
рассказываешь,
дедушка, будто все наяву в очах моих деется.